Синдром ящерицы
Синдром ящерицы
(гильётинизм)
В гулком потоке орденоносных машиностроителей струилась регулярная пятничная благодать. Через проходную она выносила тела на свободу, как воздушные шарики в манкую синь неба. Над всем этим искрились, рассыпаясь неугомонными стрептококками индустриального юмора, адаптированные масмедийные шутки. Грядут выходные — бесплатная радость неугомонного бытия.
Перешагивая через трещины в асфальте, словно какой-нибудь Николсон, Челпанов дошёл до машины и закурил, ожидая, пока старушка прогреет свои силуминовые вакуоли. Поразмышляв немного за его личное Челпановское место во вселенной, он выкинул окурок вместе с последним претенциозным силлогизмом и вклинил свой баклажановый пепелац в плотную колонну таких же ущербных оптимистов.
По дороге Челпанов купил всяких ништяков, которые упрямо потащил на шестой этаж пешком. Где-то на середине пути зазвонил телефон, он полез за ним, перекладывая пакеты, мороженое и запнулся. Мешки с ништяками полетели вперед, Челпанов неуклюже брякнулся локтями на ступеньки, ударившись лбом о что-то твёрдое в пакете. Голова, чвакнув шеей, стукнулась об пол темечком, потом об стену затылком, но была ловко поймана инстинктивно освобождёнными руками и водружена на своё обычное место.
Когда внизу заблеял домофон, Челпанов вздрогнул и почувствовал, что нога, на которой он сидит, затекла. Сколько времени он судорожно дышал, слушая колокольные удары сердца и глядел вытаращенными глазами на жужжащий на полу мобильник, плотно держа голову обеими руками? Что это, вообще, было? Загудев, ожил и куда-то поехал лифт. Челпанов с дрожью опустил правую руку и провёл по шее пальцами, на них оказалась кровь. Он вытер её об угол стены, оставив два вишнёвых следа на зелёном. Где-то внутри, серебристо переливаясь, кипел адреналин.
Дома, удалось по-тихому прошмыгнуть в ванную, там, смыв сукровицу и замочив сорочку, он присмотрелся к шее. На ней осталась едва заметная размытая розовая полоска. Выйдя из ванной и буркнув жене: «Щас приду, мне надо сходить тут…» сбегал в аптеку, за широким лейкопластырем телесного цвета, заклеил место отрыва и, одев водолазку, забился в угол переживать. Поток сознания непрерывно описывал восьмёрку вокруг двух леденящих душу сентенций: «Ну, нихуя себе!» и «Что ж такое-то, бля?»
Через месяц Челпанов первый раз вышел из дома без пластыря на шее. Всё это время ему было как-то не по себе, струхнул он слегка и постоянно опасался, что голова оторвётся, например, во время тёса в любимой позе и ударит супругу лбом по хребтине, ей бы такое не понравилось. Впрочем, это была не самая серьёзная причина для переживаний. Больше всего напрягало жгучее желание с кем-то поделиться, но с кем? Кругом упыри и быдло. Будут ржать и язвить скабрёзно, не вникнут, а цинично насмеются только. Да и с работы попрут паче чаяния.
Но время шло, а две бурые полоски на стене между вторым и третьим этажом ежедневно напоминали, что всё было. Зачем-то перечитал Гоголя и Булгакова. Потом, успокоившись, стал искать повторения и пробовал запнуться на том же самом месте, но это ни к чему не привело и выглядело жалко. Трусливо даже как-то выглядело, аж неловко перед собой было. Не сразу, конечно, не сразу, но Челпанов уловил таки зыбкую флюиду догадки, что как-то всё неспроста… Что-то здесь таится совсем бесхитростное, что-то было в том падении брутальное как лом, и он решился провести эксперимент в гараже. Главное, по его гипотезе, чтобы удар приходился одновременно в пять точек: на локтях, где «бьёт током», под коленями, куда доктор молоточком тюкает и в лоб.
Делал всё не торопясь, ибо очковал сильно. Собранное из гаражного говна устройство, в которое он взгромоздился словно баба в кресло гинеколога, только кверху задом, выглядело как пыточный станок, но сработало надёжно. Башка отпала с первой же попытки. Челпанов не дал ей ни секунды лишней поваляться в предусмотренном для неё поролоновом ложементе, тут же приставил обратно и сел, задышав так, будто выеб слониху. «От, теперь я вам всем покажу...» — подумал, а что и кому именно, кто знает…
Повторил только через неделю, но скоренько втянулся и уже ходил в гараж за этим ежедневно. А после того как собрал компактное приспособление из пяти крохотных электромагнитов с сердечниками-бойками, один из которых крепился на безымянном пальце правой руки и срабатывал как выключатель, то мог обезглавливаться в любое время, в любом месте. И что теперь со всем этим делать? Запугивать? Кого? Жену? А чо, заслужила. Детей? Нет, бесчеловечно как-то. Тёщу, Элеонора Герасимовна, смотрите, что я с вами сделаю, если увижу ещё раз ваши мощи в моём доме. Начальника не плохо бы шугануть, понаблюдать как гнида войлочная обосрётся. Дэпээсника, кассиршу в ленте, да мало ли кого можно жестокосердно приобщить к лицезрению акта устрашения. Какую бы пользу извлечь, как применить рационально и преференций надыбать? Растерялся Челпанов, растерялся.
Когда в город приехал цирк-шапито, он купил билеты, с младшей терпеливо отсмотрел убогое шоу и после представления подошёл к силовикам, разбиравшим реквизит.
-- Здравствуйте, а я могу голову себе оторвать.
-- Слюшаи, ара, я тожэ магу тэбэ голава атарват. Ни мишай пажалуста, да.
Цирковые разочаровали.
Ещё у него был друг, хороший, со школы. Ему можно было сказать. И вот сидят они, бухают и Челпанов, чувствуя, что созрел, выскребает из себя.
-- Тёмыч, у меня голова отваливается, я не знаю что делать.
-- Да ну, брось, Чел, — его с детства так звали, — ты один что ли. У меня то же самое, полный гильётинизм. Заебался я вот так, — и ребром ладони по шее проводит, — безголовость - наш крест и родимое пятно нации. Не тирань своё эго. Давай лучше выпьем, — и они выпили. Вторая попытка объясниться была ещё менее удачной и Челпанов понял, что раз он трезвым ссыт, то нечего и по-синьке нудеть.
Однажды, может потому что стало совсем скучно, он чуть было не спалился перед мужикам в тридцать втором боксе, где они обычно квасили. Зашёл с таким независимым видом, те бухают на газетке вчетвером, ещё не напились, и то-ли в глазах у него что-то было, то-ли в голосе, но мужики застыли в немой сцене, когда он произнёс: «Смотрите-ка чо могу», обхватил голову руками и … смачно пёрнул. Реакция оказалась мгновенной и предсказуемой, обозвали козлом и послали на хуй. Челпанов молча повернулся и вышел.
Маета прогрессировала, вздувалась, пуская пузыри, да так и сошла на нет. Всё выгадывал для дома, для семьи, а в итоге: придёт вечером, оторвёт себе тихонько голову в ванной перед зеркалом, омоет кровь и к жене под целлюлиты, сопеть довольным. Уже в сентябре понесло его в хозяйственный магазин на отшибе за каким-то экзотичным гужоном, а по возвращении дорогу переходить надо. Стоит на парапете, пропуская одинокую «газельку», та останавливается рядом с ним, водитель вылез, подергал что-то под капотом, кузов сзади открыт, в кузове цинковый лист. Когда водитель садился за руль, Челпанов голову отстегнул и на лист поставил. Она как там и была, щурится на солнце.
Челпанов смотрел на своё удаляющееся безголовое тулово. Оно стояло, засунув руки в карманы, потом достало пачку сигарет из одного и, похоже, зажигалку из другого. Дальше было не видно, «Газель» свернула и остановилась перед светофором. На зелёный автомобиль плавно начал движение, из-за борта кузова показалась розовощекая пейзанка средних лет с авоськой, увидев голову, она сказала «ой» и положила левую руку на грудь, а когда Челпанов ей подмигнул, улыбнулась и шумно выдохнула.
Придя домой, женщина вывалила новость мужу.
--Толик! Я чо видела-а… В кузове голова, и подмигнула мне, ну как живая, прям… Ой, чо деется?
Толик ничего не ответил, прошаркал войлочными тапками к зеркалу и, взглянув себе в глаза, провел пальцами по шее как раз в том месте, где виднелась едва заметная размытая розовая полоска.
© [B_O_T]anik
Август 2011 Осинники